Дафнис и Хлоя
..................................
Валерия Тюльпанова, по мужу Срезневская, вспоминает: «Мы вышли из дому - Аня и я
с моим братом Сережей - прикупить какие-то милые украшения для елки. Был
чудесный солнечный день. Около Гостиного двора мы встретились с “мальчиками
Гумилевыми”, Митей (старшим, тогда морским кадетиком) и Колей-гимназистом...
Встретив их на улице, мы уже дальше пошли - я с Митей, Аня с Колей за покупками,
и они проводили нас до дому. Аня ничуть не была заинтересована этой встречей,...............

Ничего не забыла, как выяснится через полвека, и Аня Горенко: ни лип в морозном
серебре, ни алмазную, первую, их с Николаем Степановичем зиму, и самый важный в
1903 году день - под Рождество: «24 декабря познакомилась с Н.С.Гумилевым в
Царском Селе» (помета в «Записной книжке» от 1959 г.). Эта дата вошла в личный
хронограф Анны Ахматовой как незабвенная.

Анна Ахматова Воспоминания об Александре Блоке
..............................
........................

Летом 1914 года я была у мамы в Дарнице, под Киевом. В начале июля я поехала к себе домой, в деревню Слепнево, через Москву. В Москве сажусь в первый попавшийся почтовый поезд. Курю на открытой площадке. Где-то, у какой-то пустой платформы, паровоз тормозит, бросают мешок с письмами. Перед моим изумленным взором неожиданно вырастает Блок. Я вскрикиваю: «Александр Александрович!» Он оглядывается и, так как он был не только великим поэтом, но и мастером тактичных вопросов, спрашивает: «С кем вы едете?» Я успеваю ответить: «Одна». Поезд трогается.

Сегодня, через 51 год, открываю «Записную книжку» Блока и под 9 июля 1914 года читаю: «Мы с мамой ездили осматривать санаторию за Подсолнечной. Меня бес дразнит. — Анна Ахматова в почтовом поезде
..........................

Юрий Анненков Анна Ахматова
из книги «Дневник моих встреч»
*****************************************

Анна Ахматова, застенчивая и элегантно-небрежная красавица, со своей «незавитой челкой», прикрывавшей лоб, и с редкостной грацией полудвижений и полужестов, — читала, почти напевая, свои ранние стихи. Я не помню никого другого, кто владел бы таким умением и такой музыкальной тонкостью чтения, какими располагала Ахматова. Пожалуй — Владимир Маяковский. Но если чтение Ахматовой, полное затушеванной напевности ее тихого голоса, было чтением «под сурдинку», то Маяковский скандировал свои поэмы «во весь голос», как он озаглавил одну из самых последних своих вещей, написанную незадолго до самоубийства. Стихи Маяковского тоже нужно было не только читать, но и слушать в исполнении автора. Когда он читал свою поэзию с эстрады или просто в моей комнате, то можно было подумать, что слышишь ритмический грохот заводских машин.

Одно из первых стихотворений Ахматовой, услышанное мной в ее чтении, относилось к Пушкину и к Царскому Селу, где она провела свое детство и юность:

И потом — еще одно восьмистишие, посвященное Н. Гумилеву, ее мужу, и написанное в 1912-м году:
В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашу встречу, мальчик мой веселый.
Только ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок,
А на жизнь мою, лучом нетленным,
Грусть легла, и голос мой незвонок.

Грусть была, действительно, наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже — когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел ее, слушал ее чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от ее лица: глаза, губы, вся ее стройность были тоже символом поэзии.

*********************************************

Приблизительно в то же время (декабрь 1913 г.) А. Блок написал стихотворение:
Анне Ахматовой
«Красота страшна», Вам скажут
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан — в волосах.
«Красота проста», Вам скажут
Пестрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан — на полу.
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащий,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, что жизнь страшна».

*****************************************

Свобода поэзии, отличность понятий, входящих в нее, от тех же понятий до претворения — вот разгадка лирики.

Вот почему прекрасна прекрасная книга Анны Ахматовой и позорна была и будет работа критиков всех времен и народов, разламывающих и разнимающих стихи поэта на признания и свидетельства».
********************************
Последняя фраза В.Шкловского очень прозорлива, ИМХО, и
уместна именно в наше время.
Когда, что ни книга о великих, то  обязательно копание в их интимной жизни, ......

Анна Ахматова

О тебе вспоминаю я редко
И твоей не пленяюсь судьбой,
Но с души не стирается метка
Незначительной встречи с тобой.

Красный дом твой нарочно миную,
Красный дом твой над мутной рекой,
Но я знаю, что горько волную
Твой пронизанный солнцем покой.

Пусть не ты над моими устами
Наклонялся, моля о любви,
Пусть не ты золотыми стихами
Обессмертил томленья мои,—

Я над будущим тайно колдую,
Если вечер совсем голубой,
И предчувствую встречу вторую,
Неизбежную встречу с тобой.

1913

Потерялась куда-то цитата.
-----------------
Но вот еще одно мнение
...Читая то немалое, что написано сегодня о Лиле Брик и ее
отношениях с Маяковским, я часто теряюсь, не зная, как ко всему
этому относиться. Слишком уж плотно и густо намешано там высокой любви и низкой стервозности, чистого искусства и невыносимой пошлости. По-моему, истина, если о таковой вообще можно говорить, находится даже не посередине. Она находится везде понемногу. Так тоже бывает. Но женщина, из-за поступков которой и восемьдесят лет
спустя ломаются копья, - несомненно, великая женщина.
================================

Анна Ахматова
МАЯКОВСКИЙ В 1913 ГОДУ
Я тебя в твоей не знала славе,
Помню только бурный твой расцвет,
Но, быть может, я сегодня вправе
Вспомнить день тех отдаленных лет.
Как в стихах твоих крепчали звуки,
Новые роились голоса...
Не ленились молодые руки,
Грозные ты возводил леса.
Все, чего касался ты, казалось
Не таким, как было до тех пор,
То, что разрушал ты,- разрушалось,
В каждом слове бился приговор.
Одинок и часто недоволен,
С нетерпеньем торопил судьбу,
Знал, что скоро выйдешь весел, волен
На свою великую борьбу.
И уже отзывный гул прилива
Слышался, когда ты нам читал,
Дождь косил свои глаза гневливо,
С городом ты в буйный спор вступал.
И еще не слышанное имя
Молнией влетело в душный зал,
Чтобы ныне, всей страной хранимо,
Зазвучать, как боевой сигнал.
1940

А вот
отмечавшиеся буквально всеми, кто лично знал Ахматову, ее остроумие и
острословие у Марченко куда-то пропало. Пропало и то обаяние личности, о котором
пишут ее друзья и современники. Все они любили Ахматову – не только как поэта,
но и как человека, как выдающуюся личность. А что мы видим у Марченко? Интерес,
любопытство, азарт исследователя, но и только. Отсюда – невольное снижение образа.
А вот Ахматова своего Пушкина любила.

Не говоря уже о Гумилеве, стихи писали и Чулков, и Шилейко, и Пунин, и Недоброво.
Художник Модильяни страстно любил поэзию, художник Анреп сам писал стихи,
композитор Лурье писал музыку к стихам… Единственный «чужой» в этом ряду –
профессор медицины Гаршин, и тот прекрасно разбирался в поэзии, боготворил Гумилева.
В то же время ни с одним из крупных поэтов-современников (исключая опять-таки
Гумилева) романа у Ахматовой не случилось. Блок, Маяковский, Есенин, Мандельштам,
Пастернак – все они, высоко ценя Ахматову как поэта, предпочитали других женщин,
не поэтов. Женщина-поэт отпугивала поэтов-мужчин. Почему?

Представьте Петрарку,
читающего о себе сонет Лауры, или Маяковского, о котором в поэме пишет Лиля Брик!»
Это замечание можно счесть универсальным, относящимся не к одному только Блоку,
но ко многим, кто имел честь быть «воспетым» Анной Ахматовой. Если бы еще стихи
ее не были так откровенны, так интимны! Что касается Гумилева, то в 1903 году он
влюбился в девочку, которая еще не знала, что она – поэт, и первые ее
поэтические опыты воспринимал скептически. А когда стало ясно, что она одареннее
его, что ее поэтическая слава уже опережает его славу, они расстались.

Почти все ее романы были с женатыми мужчинами.
И все эти мужчины, в конце концов, возвращались к своим женам (Чулков, Недоброво,
Анреп) или уходили к другим женщинам (Гумилев, Шилейко, Пунин, Гаршин). Причем
эти «другие» были самыми обыкновенными женщинами. Словно после слишком большой
высоты всем им хотелось на землю, к чему-то простому и заурядному. Совершенно
беспомощная в быту, она не была ни хорошей хозяйкой, ни хорошей матерью, ни хорошей женой. Она была только подруга, но какая!